девочка. — И дать. Здесь держали детей. Над ними издевались. — Запавшую щеку Черной Коровы поползла слеза. Бекир же понял, что они находятся в бараке, где держали детей для экспериментов.

— Дед говорил, что во время пожара они все сгорели, — прошептал Ниязи.

Нет, Азиз-баба просто не мог приводить сюда детей. Что бы ни говорил

Кемаль-шейх это неправда. Только не наш дед», — подумал Бекир, убирая руку от стены. В его воображении она закружилась. Нет, сейчас он не мог думать еще об этом. Надо было отвлечься. Как выгребная яма копека, его снова приманила к себе куча с агитками.

Они все касались периода вспышек. На тусклых, выцветших фото улыбались или хмурились незнакомые люди. Все были неизмененными — такими, как

Бекир, без признаков засоленности. Тексты рассказывали, как Старшие Братья

«беспощадно одолели врага» и «одерживали героические победы». Бекир нашел лишь несколько фотографий более позднего периода, когда катастрофа уже произошла и Киммерик превратился в Дешт. Он разочарованно отложил их в сторону. Старшие Братья были в масках. Бекир так и не понял, то ли они боялись суету, то ли прятали измененные лица от фотокамер. Бекир потянулся к следующей агитке.

«Старшие Братья несут надежду всему человечеству. В наших лабораториях мы работаем над созданием нового человека… Ваши дети станут солдатами будущего…» — словно прокричали слова на выцветшей бумажке. Люди на фото ниже казались привидениями. Бекир долго разглядывал изображение, прежде чем понял, что он там видит. В центре сидел доктор Зорг. В этом Бекир не сомневался. На некоторые официальные праздники, кроме портрета Языка, Гера Серов выносил изображение и его учителя — доктора Германа Зорга, одного из основателей

Старших Братьев и автора Догмата. Удивляли те, кто стоял рядом с ним.

Справа от доктора Зорга шкурил новолуние, в котором Бекир узнал Кемаля-шейха и даже невольно взглянул на его руки, пытаясь увидеть хрусталики. Слева — мужчина, который с тех пор нисколько не изменился. Это был

их Азиз-баба. Под фото значилась подпись:

«Доктор Зорг в кругу киммерицких рекрутеров».

«Рекрутеров, — словно вспыхнуло в голове Бекира, — тех, кто поставлял детей в школу доктора Зорга, а затем на Станцию Старших Братьев для экспериментов».

Фото подтверждало его самые плохие подозрения. Кемаль-шейх лгал.

Рассказывал, что ушел от Азиза-бабы, когда узнал, что тот приводит детей

Старшим Братьям. Правда была в том, что и Азиз-баба, и Кемаль-Шейх были рекрутерами. Но другая агитка заставила забыть и об этом. Бекир рассматривал ее, пытаясь убедиться, что изображение не исчезнет и не изменится. Это фото он уже не раз видел, рискуя получить на орехи от Ма, доставал из комода и долго всматривался в черты улыбающегося белочелого мужчины. Как и обручальное кольцо матери, он пронес изображение через весь Дешт, словно это были его охранные знаки, тайные талисманы вроде тумара Черной Коровы, только он мало о них говорил и почти никому не показывал. Было странно и противно найти копию фотографии из укрытия матери в этой груде хлама, словно кто-то надругался над его самым дорогим. Но Бекира поразило другое — маленькая деталь, которой не было на его фото и сохранившейся на агитке. Он снова нуждался в ответах. И самое неприятное, что должен их искать в Саше Бедного. Бекир зажал листок в кулаке и подошел к группе. Несколько секунд простоял незамеченным, вдыхая запах дыма и ужина, и наконец спросил:

— Саша, ты помнишь, как впервые встретил Ма?

— Странный вопрос. Разве ты не знаешь? Я нашел ее в Деште. Это было за месяц до твоего рождения. Разве мать не говорила, когда ты родился? — притворно засмеялся акинджий, словно стараясь разогнать удручающую тишину.

— Может, с ней был какой-то мужчина или она о ком-то рассказывала?

— О чем ты, Бекир? — с беспокойством спросила Черная Корова.

— К чему ты это? — Ниязи встал.

— К тому, что мне все врут, — почти выплюнул в лицо мальчику-лисенку Бекир и развернулся к Черной Корове. Казалось, что под ним открылась нора ракоскорпа. Песок убегал из-под ног. Бекир терял сопротивление, на котором был построен его мир. — Марк Дорош не мог быть моим отцом. Она говорила, что он водил гуманитарные конвои, и его забрала буря. Но это неправда, он скрылся здесь, в Шейх-Эле.

Он показал Саше Бедному фото, заполненное небольшими портретными фото. Общая подпись свидетельствовала, что эти Старшие Братья погибли в Шейх-Эле в результате Вспышек.

— Откуда ты знаешь, что здесь твой отец? Ты же его никогда не видел.

хмыкнул Саша Бедный и вернул ему бумажку. Бекир подошел к Черной

Коровы.

— Ну а ты узнаешь?

Девочка внимательно разглядела каждое изображение, даже провела по ним пальцем, словно прикосновение могло подсказать правильный ответ, а затем указала на фото темноволосого мужчины с раскосыми глазами.

— Нет, не угадала! — почти выкрикнул Бекир.

— Прости, я помню его только засоленным, очень измененным, — виновато сказала девочка.

— Вот. — Бекир залез в нагрудный карман и вытащил сложенную бумажку.

Такой маленький, что мог уместиться в тумаре Черной Коровы. Фото в руках Бекира было вырезано из такой же агитки. Только полагалось не тому, на кого указала

Черная Корова, а соседнему мужчине. Он был светлокожим, с грубыми, словно резными чертами. — Это фото я тайно вытащил у Ма. Она всю жизнь его от меня прятала. Видишь, этот человек есть и на агитке. Если это Марко Дорош, он умер в Шейх-Эле сразу после Вспышек, а значит, за год до моего рождения. Ма сказала, что он мой отец. И она лгала.

— Женщины, — только и бросил Саша Бедный. — Кто бы ни был твоим отцом, она твоя Ма. Я видел живот. Азиз-баба вытащил тебя из него, птичка. Она мать, она способна рожать. И будет это делать.

Акинджий сделал непристойный жест — и по бараку прокатился хохот. В ответ Бекир презрительно плюнул под ноги Саши Бедного. Раньше этот жест ему бы влетело нагайкой, но сейчас в спину раздались лишь несколько масных шуток и новый взрыв нервного, злого хохота. Акинджии ожидали, что завтра все закончится, и они смогут убраться с этого проклятого места. Для них он был только жертвенным ягненком.